Белесые пальцы скользили по корешкам книг. Он держал глаза закрытыми, пряча безмерный свет, пряча отчаяние от увиденного. Светлый фарфор губ был приоткрыт, безвременье одной мелодии, как у музыкальной шкатулки, застыло на устах. Невозможность происходящего казалось черной тьмой над хрупкой фигурой. Она темной огромной птицей-призраком парила под высокими потолками библиотеки, заставляя шелестеть книги, подобно деревьям. У нее на перьях блестели янтарные капельки смолы. Коньячные капли оставались брызгами на книгах, на белесых одеждах. Птица была свирепа. Она норовила клюнуть, порвать кожу, одежду, забрать глаза. Ее страшное карканье порождало в сердце страх. Но Пьеро все так же шагал, напевая, не замолкая, не стремясь перекричать птицу. А свет жег глаза. Свет просвещения.

-Ты сделал ошибку,-строго сказала Антуанетта привставая из кресла и глядя за полуслепым, с закрытыми глазами Пьеро. - Ты совершил страшную ошибку, Пьеро.

-Вы нарушаете дистанцию.

В ее глазах на миг отразилось непонимание, резкий укол злости, но тут же она овладела своим лицом, отвернулась, шумя складками пышного изумрудного бархатного платья. Он посмотрела в окно, что отбрасывало алые тени на безупречный блестящий, будто бы зеркальный паркет. Там была тьма. В сердце создателя, за пределами замка была тьма. Тьма не совершенная, с дырочками звезд на ровном, шелковистом небе.

-Я всего лишь хотел тепла, как и Ома, - вздрогнул, остановился, но глаз не открыл, по щекам потекли слезы. - Я хотел почувствовать себя живым,-птица гаркнула громче и обрушилась на плечи Пьеро, опьяняя коньячным ароматом, кружа голову и больно впиваясь ногтями в плечо. Чернильные капли крови залили плечи, пачкая идеальный кружевной ворот белоснежной рубашки. Порванная кожа на плече блестела сквозь одежду. Птица взвилась, гаркнув с наслаждением и, продолжая обрушивать дождь медового алкогольного аромата на голову куклы, села на край высокого шкафа с книгами. Фарфоровый венок окрасился медовым цветом на серебре черных будто смоль, волосах Пьеро.

Весна ушла из сердца столь же стремительно, как заявилась туда.

-Недостойного заменителя тепла? Вы хотели спустится к ним на дно. Спуститься в бездну, предаться растлению. С каким наслаждением, с какой радостью вы делали это. Как были соблазнительны и пошлы. Так мастерски… И так отвратительно. Почувствовать себя частью этого очага, забыв главное. Что совершенство достигается через боль. Куда делись ваши святые идеалы, что вы отстаивали перед Александром? Вы предали их, как предали своим нарушением запрета главных. Как предали тех, кто заботился о вашем благосостоянии. Отреклись от заботы и доброты. Продали за наслаждение, за минутный покой в страждущей души, подверженной вечным вопросам и поискам. И как бы вы не стремились к высотам, вы все равно остаетесь на дне. Вы мерзкий. Я осуждаю вас, - последние слова она сказала с нажимом, с высокомерием, что было в королевской душе Рыжей куклы. Антуанетта поджала губы, поворачиваясь лицом к Пьеро. Он смотрел абсолютно белыми, слепыми глазами, а по щекам, по вискам из-под венка сочилась кровь. Она падала на одежду. Слезы боли, слезы вины, отчаяния были тихими, немыми, а изо рта доносились звуки шкатулки. Пьеро пел.

-Вы мерзкий, - еще раз повторила Рыжая королева. - И вы умираете, вы на своем дне. Вы подвержены всему этому мерзкому гедонизму. Где ваш святой аскетизм, ваши идеалы? Вы предались ему, слепому наслаждению. Вы заслужили того, чтобы потерять зрение. Но... Ночь близка, - тьма за окнами сгущалась, поглощая свет. – Она вернет вам способность видеть. Способность совершать.

Птица вспыхнула, призрачными перьями- холодом осыпавшись на юношу-куклу. Пьеро вздрогнул и осел на пол.

Антуанетта хлопнула в ладоши. И велела призраку-кукле унести его в зеркальный подвал к его полоумной сестре. В Одиночество. Рыжая королева вышла из мира картонных замков, закрывая последнюю книгу и проводя по обложке кончиками фарфоровых шарнирных пальцев.